Кремнёва Надежда Викторовна

родилась 10 января 1949 в городе Армавире.

Поэт, прозаик, переводчик, журналист, публицист.

Член Союза журналистов СССР (1983),

член Союза писателей СССР (1985),

член Союза писателей Москвы

 

О писателях, родившихся в Армавире, авторы сайта, сотрудники центральной городской библиотеки, пишут подробные биографические очерки (в статьях о прочих литераторах раскрывается только краеведческий аспект). Со страницей Н. В. Кремнёвой читателям «Литературного Армавира» повезло: писательница сама рассказала о себе. Её блестящий текст «Моя биография», опубликованный на «Сайте Надежды Кремнёвой», здесь приводится в сокращении. А статью «Герои и прототипы в романе «Бессмертный Ларионов» Надежда Викторовна написала специально для «Литературного Армавира». На странице также представлены её стихи о нашем городе и избранная библиография.

 

 

Моя биография 1

В двух словах… точнее, в тринадцати […].

Родилась в Армавире, училась в Москве, работала в Ереване, живу в Le Mans.

Это не география. Это судьба.

Россия, Армения, Франция – три кита, на которых стою и вращаюсь против часовой стрелки. […]

Если подробнее…

Родилась в прошлом веке: 10.01.49. Дата прелюбопытная – именно в этот день, месяц и год (только до н. э.) Цезарь перешел Рубикон.

В совпадения я не верю.

Фамилия, имя и отчество – говорящие. Часто спрашивают, не псевдоним ли. Уверяю, с моей фантазией я бы придумала что-то более правдоподобное.

[…]

По моим книгам можно понять, как живу, чем дышу, какие события потрясли, а какие – прошли стороной.

Рассказывать о замыслах и хотеньях по возможности избегаю – чувствую себя как голый дурак на площади. И черновиков никому не показываю, хотя не суеверна.

В детстве любила лазать по деревьям и мастерить лодки из березовых чурок. Вечно что-то придумывала, изобретала, то стекло, то чернила, то несгораемые фитили для примуса. Особенно интересовалась технической стороной проблемы, сводившей меня с ума: откуда берутся годы, как они проходят через человека и нельзя ли их остановить. Времени мне хронически не хватало.

Была я лёгким ребенком или трудным, дома не обсуждалось. Как-то, вымыв меня в жестяном корыте и растерев полотенцем до блеска, тётя воскликнула: «Прямо ангел!» Мама добавила: «Как же, с рожками и копытцами». Образ тем и хорош, что не требует пояснений.

Что до моих университетов, то они таковы.

Стихи начала писать в шесть лет, то есть записывать, а сочиняла всегда.

Печаталась с тринадцати, сначала в городских газетах, немного позже – в краевых и союзных журналах.

Узнав, что с пороком сердца шутить нельзя, всерьёз занялась спортом: баскетбол, волейбол, спортивная гимнастика, прыжки в воду и плавание. По всем видам выполнила разряды, от первого юношеского до кандидата в мастера. Спортивной злости не набралась, но порок компенсировала и кое-чему научилась, например, не падать духом и не сходить с дистанции.

Одновременно посещала фотокружок, пела в хоре (неплохо), рисовала (очень неплохо). […]

Окончив десятилетку, работала микрофонным оператором на телестудии, корреспондентом газеты, чертежницей в летном училище. От Краснодарского отделения Союза писателей часто ездила в творческие командировки, выступала в Домах культуры, институтах, совхозах-колхозах.

В девятнадцать лет навсегда уехала из Армавира. Когда поезд тронулся, показалось, что лопнула туго натянутая струна.

Литинститут, семинар Евгения Винокурова, общежитие, споры, стихи, дебюты в Доме кино, ЦДЛ, ВТО, закулисы Вахтанговского театра (мы, сопляки, официально шефствовали над ним), опять стихи, похороны Твардовского, самиздат и опять стихи.

Защитилась книгой, названной Александром Михайловым (критик, проректор и мой оппонент) «лучшей дипломной работой за последние пять лет», но так и не опубликованной, затерявшейся в издательских коридорах.

Хотела остаться в Москве, но та-да-да-да, судьба постучалась в дверь. Нет, правда, любовь любовью, но что-то мистическое в этом было.

Итак, Ереван. Вариации на тему: как выжать вино из камня. Квартирный вопрос, семейный, переброска мам на историческую родину. Стихи писала по ночам, днем – репортажи, статьи, рецензии. Работала в республиканских газетах, журналах, «Литературной Армении». Выпустила две книги стихов, вступила в Союз журналистов и Союз писателей СССР. Стала двучленом, как острил мой любимый муж. Он тоже не отдыхал: защитил диссертацию доктора физико-математических наук, получил звание профессора, напечатал две монографии. Радовали и дочки. Чего же боле?

Горбачевская мельница, подбитая ветром, рухнула в одночасье. Первой в демократической свалке пострадала Армения: погромы в Сумгаите, Баку, аресты участников Карабахского движения, танки на улицах, комендантский час, блокада. И новый удар – землетрясение.

Наступил конец света, газа, воды. И литературы.

Спасла математика. Муж получил пост во Франции, туда и перебрались. Вместе с тётей, мамы уже десять лет как не было.

Что еще? Выучив французский язык, преподавала русский. Напечатала в Москве роман и повесть, в Париже и Ростове – стихи, в Минске – рассказы.

За дочерей спокойна: старшая – адвокат, младшая – антрополог.

Собственно, всё.

Надежда Кремнёва

 

 

В 1999 году в издательстве «Московский рабочий» увидел свет роман Н. В. Кремнёвой «Бессмертный Ларионов». Это роман «о юной любви, готовой на жертвы. О становлении таланта. О том, какими муками поэт “покупает неба звуки”». 2

Одно из мест действия произведения – Армавир середины 1960-х годов, город детства и юности автора. Армавир буквально растворен в романе: здесь есть и яркие описания многих знаковых мест, и серьезные размышления о судьбе «полугорода-полустаницы», и живые детали местного быта. Книга густо населена, и внимательный читатель немало узнает о научной и культурной жизни в городе, об известных представителях интеллигенции того времени.

 

Надежда Кремнёва

Герои и прототипы в романе «Бессмертный Ларионов» 3

Начну с цитаты.

«Он доверял словам, сохранившим первоначальный смысл, и с подозрением относился к тем, что от частого употребления снашивались, как вещи, и требовали перелицовки».

Чья это мысль? Моя или моего героя? Кто в данном случае выступает как прототип? Уже понятно, что непонятно.

Тема тоже замысловата. В самой постановке вопроса кроется противопоставление. Сравните: земля и небо, война и мир. Знак равенства между ними поставить нельзя. Что тогда прототип?

«Протос» по-гречески – первый, в сходном значении – крайний. Соответственно первый камень, который кладется под угол основы здания, называется краеугольным. Элемент обязательный, базовый, но в конечном счете не определяющий. Важно то, что будет построено: хлев, барак или храм.

«Типос» – отпечаток, модель; в типологии – единица расчленения изучаемой реальности; в психологии – абстрактный образ, воплощающий множество сходных форм одного и того же объекта; в социологии – человек, наделенный характерными свойствами, представитель какой-либо группы людей.

Эти тонкости надо учитывать, оперируя понятием «прототип», под которым подразумевается реальная личность, послужившая автору первоистоком при создании художественного образа. Вроде верно, да не совсем.

В литературном пространстве прототипы не более реальны, чем герои, ожившие на бумаге, иначе нет смысла браться за писанину. Автор органически не способен быть зеркалом и копиистом, он объективен в силу своей субъективности, и лучшее, что можно сделать с натуры, это натюрморт (дословно: «мертвая природа»). Вне художественной системы, созданной писателем, прототип играет весьма незначительную, номинальную роль и быть героем не может по определению.

Ни конкретных лиц, ни прямых зависимостей в моем романе нет. Все образы, как принято говорить, собирательные, в рамках условного правдоподобия (пушкинский термин). А вот параллели, которые пересекаются, есть.

В 11-й главе, предваряя знакомство Ларионова с Размоловым, я не случайно даю определение искусству как «грандиозной фантастической реальности». Это подсказка, ключ к пониманию воображаемого и действительного.

За годы моего «сотрудничества» в газете «Армавирская коммуна», ставшей позже «Советскими Армавиром», сменилось несколько редакторов и заведующих отделами, совершенно разных, но составляющих некий узнаваемый архетип. Он варьируется во всех редакционных персонажах и невольно ассоциируется с тем или иным человеком. Так, Размолов чем-то смахивает на Жернова (отсюда – фамилия), Михаил Семенович напоминает Приходько и отдаленно – Аксаева, очень мне симпатичного. Рогов больше похож на Рожина, являющего собой отдельный самодостаточный тип. Мокротовар ни внешне, ни внутренне не соответствует живому Мокротоварову, ну разве что – чувством юмора. Мне он понадобился как индикатор, проявляющий отношения Ани и Ларионова.

Персонажи писательской сходки откровенно карикатурны. Такую задачу я и ставила: «увидеть» глазами Ларионова, сноба и циника, всю пошлость окололитературной возни.

Фантомны и образы институтских преподавателей и аниных одноклассников. Любые совпадения имён и портретов не случайны (ведаю что творю), но прикладного значения не имеют и могут рассматриваться только как символы.

Открою тайну: все имена говорящие, обозначающие дорогих мне людей или моё отношение к ним, что не одно и то же.

Исключение – Фаина Марковна. Это сложный многоступенчатый образ. В нем я попыталась выразить то, что люблю в сильных и светлых женщинах. Отдельными чертами он обязан Розе Анатольевне Шамес, моему учителю и другу, ее матери Амалии Самуиловне Вортман, их соседке по коммуналке Мирре Соломоновне Файбисович, Елене Георгиевне Боннэр (ворчливая манера разговора – ее) и другим, с кем посчастливилось мне встретиться в жизни.

Обратите внимание, как разнятся характеристики Фаины Марковны в отзывах героев: Ани, Ларионова, Лиды, Казанского, Дыховичного, ректора. Даже в собственных воспоминаниях она предстает новым неожиданным человеком. Образ множится, приобретает объем, персонифицируется. Пример того, как вымысел оплодотворяет реальность, и в итоге рождается то, что условно можно назвать художественной правдой. Говорю не о качестве моей работы, а о принципе литературной достоверности. Казалось бы, описанные события общеизвестны, но было ли так на самом деле? И да, и нет. Собственно, предмет литературы не в том, что было, а в том, что могло бы быть. Творчество живет свободной фантазией, игрой ума и страстей. Остальное дело техники. И грамматику надо знать, и сюжетом владеть и собою, чтобы не зарваться, но не это делает книгу книгой. Ещё раз оговорюсь: «Бессмертный Ларионов» не физиологический роман, не автобиографический опус, а чистая литература. Все герои, как бы они ни были узнаваемы, вымышленные, в них нет ничего басенно-конкретного. Разумеется, и морали, свойственной этому жанру.

В одной из заметок, опубликованных в «Армавирском собеседнике», читаю: «Аня живет во Франции. Муж – преподаватель университета». В книге ни слова о профессорстве, это факт моей биографии. Я не Аня. Не больше Аня, чем Пигмалион или тот же Ларионов. И такого любовного опыта у меня не было, слишком он беспощаден, и росла я в семье с точностью наоборот, спасибо маме и тете. С этой героиней я поделилась моими мыслями, чувствами, линиями судьбы.

Аня – смесь цветаевских, ахматовских и гончаровских (ларионовских) настроений. До сих пор храню цветаевские странички из «Кругозора», журнала, выходившего в СССР, о художнице Наталье Гончаровой. В Париже, наконец, увидела её чудные картины и Михаила Ларионова, ее мужа. Может, и фамилия героя подсознательно выплыла оттуда. Потом пришла параллель: Ларионов – ларис (чайка), но это уже пародия на чеховские мотивы. В книге вообще много пародий и отсылок к произведениям, проясняющим ход моих мыслей.

На обратную перспективу работают и двойные образы, отрицающие и дополняющие друг друга: Ларионов – Пигмалион, Аня – Элпис. В той же взаимосвязи находятся и обе части романа. Сталкиваются не просто два человека, но два разных взгляда на мир, две природы – мужская и женская, две правды – вымышленная и настоящая. Герои, не втянутые в конфликт, остаются прежними, меняется отношение к ним. Тенин, каким он видится Ларионову, существенно отличается от Тенина в анином восприятии.

Уважая читателя, я предлагаю ему самостоятельно разобраться, кто есть кто, домыслить образ, вникнуть в ситуацию, словом, принять самое непосредственное творческое участие. Это позволит избежать однозначных оценок и попутно избавиться от нездорового любопытства: «а все ли пуговки на месте, все ли складки стрелой».

Теперь о реалиях. Город воспроизведен по памяти: улицы, площади, памятники, дома. Бытовые сцены и анекдоты не выдуманы, но литературного аналога не имеют, и то и это – оригинал. Сказки о Верлиоке и Александре Македонском лишь в общих чертах повторяют известный текст; рассказ на букву «П» наполовину мой, стихи тоже мои, в том числе и стилизация под древнеармянские поминальные песни и древнегреческие пастушеские. Выступления в пединституте и летном училище, прыжки в воду, плавание, тренировки в горах и спасение утопающего – все было. Городская жизнь показана предметно, во всех своих проявлениях, достаточно перечислить ее атрибуты: вокзал, театр, рынок, редакция газеты, институт, школа, летное училище, кинотеатр, больница, баня, стадион, общественный транспорт, гостиница, рестораны, парикмахерская, музей, «сквознячок», стадион, роддом, пельменная, магазины, парки, скверы и примыкающие к ним река, водохранилище, песчаный карьер, Фортштадт. Неподдельны и мои чувства к родному городу: гордость, боль за него и стыд – себя от него я не отделяю.

Так же откровенно, без пафоса, с иронией и беззлобным сарказмом я рассказываю, как пишется книга, как делаются стихи, что значит само слово, насколько автор свободен в поступках героя, чем ценен исторический материал, какой смысл вкладываю в понятия: родина, вера, любовь, истина, долг.

Дотошному книгочею доставят удовольствие головоломки. Совет Зенона «В гневе считай до тридцати» понятен, если знать, что речь идет о выдержке в течение тридцати дней. Ларионов умышленно урезает фразу (стр. 257), чтобы скрыть свою слабость, выдаваемую за стойкость (стр. 154). Есть разгадка и в сопоставлении последних строчек 20-й главы с концом 51-й. В слове «бессмертный» читается скрытый намек: «бес смертный», нигде прямо не названный, но явно проступающий в комбинации реплик: «Ты, случайно, не бес?» (Соснов) и «Какой же ты настоящий, смертный?» (Аня). 

Человека авантюрного склада заинтересуют мистификации в 9-й и 54-й главах, на страницах 479 и 485. Что-то новое для себя найдут филологи, историки, языковеды. Неопытному, но думающему читателю придется заглянуть в «Мифы Древней Греции», чтобы сообразить о чём идёт речь на 83-й, 97-й и 186-й страницах. Считайте это моей сверхзадачей – вовлечь как можно большее число людей в круг литературного чтения, полезного для души и ума. А что полезно, то хорошо.

В романе под своими фамилиями упоминаются Гаськов и Шклярук, трагические фигуры. Журналист списан с натуры. Всё, что он сообщил, доверившись мне, я сохранила в неприкосновенности и выполнила обещание – не забыть. История лётчика достоверна, но смещены временные рамки, перенесена точка падения самолёта, что оправдано логикой фабулы.

Над книгой я работала три с половиной года. Черновой вариант был написан за три месяца. Потом переписывала четыре раза от начала до конца, некоторые главы по 5-6-7 раз, а 57-ю главу – 16! Сама набирала текст на компьютере, плюс редактирование, корректирование, сверка дат, имён и цитат. В результате при переносе с одной компьютерной программы на другую, как требовала того техника печати, возникли сдвиги, выпали целые абзацы и предложения, не говоря уже о пунктуации. Были испорчены многие находки как «педагоги-педамагоги» и т. п. Иногда действительность превосходит самые смелые предположения.

(Выправленный вариант можно прочесть на моём сайте).

Один мой критик назвал роман «эциклопедией армавирской жизни», другой заявил, что главным действующим лицом является Армавир. На первое не претендую, со вторым не согласна. Армавир – место действия, как и Москва и Кипр. Там им и место.

Главный герой романа – Время.

А сейчас вопрос на засыпку: кто его прототип? Вот и я о том же. Как говорит Ларионов: «В шутку можно и правду сказать».